«К сожалению, придется пройти через боль»

Инвестор и банкир Руслан Адильбаев — об особенностях финансового сектора Узбекистана, киберпреступности и будущем молодежи

Новый цифровой банк — AVO bank — за год смог привлечь 2 млн клиентов. При этом наибольший интерес необычный для Узбекистана продукт вызвал у молодежи. Об этом в интервью главному редактору POLITIK Central Asia Кириллу Альтману рассказал инвестор и единственный акционер AVO bank Руслан Адильбаев — бизнесмен казахстанского происхождения, в свое время переехавший на Кипр. В беседе с изданием он также пояснил, почему нельзя до конца победить киберпреступность, дал совет подрастающим поколениям, приоткрыл механизмы работы фондовых рынков и выразил надежду на либерализацию финансового сектора в Узбекистане.

«Выход нового игрока — сразу огромные деньги»

— Как вам наш рынок спустя год работы?

Восхищен. Совершенно не ожидал такой статистики. Все, что было изначально запланировано — в соответствии со стандартными моделями, — оказалось нестандартно. Удивило, что к нам очень активно идет молодежь.

— Идет на работу? Или вы про клиентов?

Идут клиенты. У нас 2 млн клиентов — всего за год. Мы такого не ожидали. Сейчас хотим все систематизировать, но, когда мы считали метрики, поняли, что у каждого народа есть своя специфика. Встречается необычное поведение.

— Например?

Пропустить день выплаты по обязательствам и заплатить на следующий. Накопленный процент получается больше. Зачем? Это наш восточный менталитет: «Не горит же? Не горит. Тогда завтра». Объяснить это числами и логикой невозможно. Я так и не понял, почему подобное происходит.

Но я увидел, что рынок готов к изменениям, а молодежь с интересом относится к проекту. Думаю, они будут ждать в этом году от нас чего-нибудь особенного, чтобы не расстроиться из-за того, что скачали наше приложение.

— А что с возвратами кредитов? Молодежь берет направо и налево…

Все хорошо. Понятно, что среди клиентов могут быть те, кто находится в достаточно тяжелом положении, но для этого работает система специальных метрик, по которой мы смотрим, кому давать. Пока все в рамках статистики.

— За счет чего удалось привлечь 2 млн пользователей?

Хорошая работа маркетинга и желание молодежи получить что-то новое. Порой это даже больше интерес.

— За весь 2024 год в Узбекистане появился только один новый банк.

Легко объяснить. Минимальный уставной капитал сейчас составляет около $50 млн. Смысл в том, что ваш капитал должен быть не ниже, чем минимальный уставной. Не должно быть так, что вы эти деньги положили, взяли их, проинвестировали, сидите довольные. Как только вы что-то инвестируете, возникают обязательные провизии, съедающие капитал. Допустим, вы забираете 10% из капитала, потому что выдали такие-то кредиты. И капитал начинает падать, а он должен быть не ниже, чем минимальный уставной.

$50 млн — это только точка входа. Получается, выход нового игрока — это сразу огромные деньги.

Высокая планка для уставного капитала, если не ошибаюсь, еще в Южной Корее. Например, на Кипре и в целом в Евросоюзе минимальный уставной капитал €5 млн. Чувствуете разницу? Вот новые банки и не приходят.

— Узбекистан часто сравнивают с Казахстаном. Насколько это оправданно?

Нужно понимать, что я уехал из Казахстана, когда мне не было двадцати, а теперь мне почти сорок лет. Я уехал из другого Казахстана. Та страна, куда я сейчас три-четыре раза в год приезжаю в гости, — другая. Нет родной улицы, потому что ее перестроили. Нет мест, где мы когда-то встречались с ребятами, парки переделаны. Поэтому для меня это сравнение будет со стороны — как если бы вы спросили, допустим, гражданина России о разнице между Казахстаном и Узбекистаном.

Но могу с точки зрения бизнеса рассказать, поскольку в Казахстане у нас тоже есть проекты. В этих странах схожий тип поведения. Конкуренция происходит, скорее, как между братьями, когда каждый пытается убежать дальше. И это преимущество. Когда нет конкуренции, нет роста. В плане ведения бизнеса мне комфортно везде.

— Если говорить про братьев. Сейчас на радарах в Центральной Азии тема единого региона. Возможно ли в теории такое объединение? Экономическое?

На рынке еврооблигаций есть целый блок, в котором любят участвовать американские и английские фонды, называющие его CIS (СНГ). Всегда лидирующие позиции там занимала Россия. Но она ушла с рынка, а игроки не хотят уходить из региона. Теперь на первое место вышел Казахстан. Если раньше это был Казахстан и три-четыре еврооблигации Узбекистана, то сейчас узбекистанская ветка по количеству ценных бумаг уже близка к казахстанской. Выпуски не самые большие, но гораздо важнее такое явление, как track record — то есть история займов у фондового рынка. Это важно, поскольку, когда появляется необходимость сделать большую инвестицию, этот рынок для тебя открыт. Если Узбекистану вдруг понадобится много денег, то достаточно выйти на фондовые рынки и с легкостью привлечь один-два-три миллиарда долларов.

— Но кажется, что в Узбекистане фондовый рынок развивается медленно.

Узбекистан разместил огромное количество еврооблигаций. Достаточно низкие доходности показывают, что у рынка есть аппетит к этим бумагам. Получается, что на внешнем рынке об узбекистанских еврооблигациях знают больше, чем мы видим изнутри. Я же вижу достаточно большие подвижки, а потому ожидаю либерализации фондового рынка. Это принесет большие возможности.

— Мы этого ожидаем уже третий год.

Обещанного три года ждут. Как раз самое время!

— В финансовой сфере Узбекистана используется концепция Open Banking, которая позволяет гражданам подключать карты одного банка в приложении любого другого. Это благо или вред?

Благими намерениями дорога вымощена в ад. Еще в древнегреческих манускриптах писали: «Мы не знаем, что будет с этим миром, поскольку передаем его в руки тех, кто его еще не осознал». В моменте мы можем столкнуться с вредом, пока не научимся с этим работать.

— А можете прямо ответить на вопрос?

Пока все очень опасно. У нас сейчас совершается много киберпреступлений. К сожалению, здесь невозможно подойти к каждому человеку и рассказать обо всех рисках, а потом уйти довольным и ждать, что ничего не произойдет. Произойдет.

Все должны научиться, должен появиться страх. В какой-то момент все поймут, как делать нельзя. Но как это пройти? Только через боль.

Никто просто так не запомнит, как бы мы ни пытались. В этом плане AVO bank сделал много вещей. Мы выкладывали мини-ролики, в которых уделялось внимание кибербезопасности.

В брокерском бизнесе есть такая интересная вещь. Клиент приходит и хочет купить акцию. Мы ее ему продаем. Если акция растет, то он говорит: «Я — классный инвестор». Если акция падает, то он говорит: «Этот брокер — козел». Поэтому мы даем технологии, стараемся всему обучить. Но как ими пользоваться, как ко всему приготовиться? К сожалению, придется пройти через боль.

— А вы знакомы с реальной ситуацией в сфере киберпреступности в Узбекистане? Она не сильно муссируется в медиа.

Если мы не получаем эту информацию, значит, надо ориентироваться на происходящее у соседей. Если у соседа беда, то нужно экстраполировать ситуацию. Утаивания могут обернуться большим злом. Лучше об этом громко говорить, чтобы каждый, посмотрев телевизор, понял: «М-м-м, оказывается, пароль четыре единицы — плохая идея». Помните, раньше люди писали ПИН-код на обратной стороне карточки? К чему это приводило? Пока эти карты не обчистили, люди не поняли, что не надо ничего писать. Потом они узнали, что нельзя передавать копию карточки — ведь по фотографии можно совершить платеж.

— В Узбекистане, кажется, больше орудуют телефонные мошенники.

А с телефонными мошенниками еще никто не научился работать. Даже в Европе с этим большая беда. Но, учитывая, что сейчас есть проблема дипфейков, не знаю, как с этим бороться. Мне недавно друг прислал видео, где он находится в совершенно иной стране, разговаривает со мной как будто вживую. Я был настолько удивлен, что понял: если кто-то попытается от моего имени позвонить по видеосвязи, то никто даже не подумает, что это не я. У нас, например, есть запрет на звонки и видеообщение в обычных мессенджерах. Мы пользуемся непопулярными мессенджерами. Кроме того, люди должны присутствовать на встречах либо подтверждающие сотрудники. Любое дело должно протоколироваться по официальным каналам. Надо пройти несколько ступеней, чтобы увериться, что люди разговаривали со мной. Я ведь все время нахожусь за границей. В прошлом году у меня было более 80 перелетов.

— AVO bank испытывает серьезные сложности с кибербезопасностью?

Сейчас у нас практически нет проблем. Мы еще не такие интересные, у нас клиент с небольшим чеком. По кибербезопасности я бы вам рекомендовал почитать статьи о том, что происходит в России. Иногда читаешь, что человек работает в спецслужбах и сам же передает деньги…

«Нужно дать всем побеситься»

— Есть такое ощущение, что вы сами не ожидали, что AVO bank так хорошо выстрелит. Тем не менее убытки большие — почти 94 млрд сумов.

Это не убытки, а затраты. Когда вы строите завод, у вас есть CAPEX (капитальные расходы –– капитал, использующийся компаниями для приобретения или модернизации физических активов. — POLITIK).

Представьте, вы взяли сто рублей, на них что-то построили, и теперь у вас есть кирпичик. Ста рублей нет, зато есть кирпичик. Когда вы делаете финтех, у вас есть некая оболочка, программное обеспечение, в которое вы вкладываете. Фактически она идет в убыток, как и маркетинг. Но маркетинг обернулся нам приходом огромного числа клиентов. Это убытки или все-таки инвестирование? Для нас это не убытки, а капитальные инвестиции.

— Сколько будете продолжать вкладывать?

В таком режиме мы способны протянуть еще года три, если только постоянно вкладывать. Но, думаю, в этом году уже выйдем в ноль.

— Ваш банк будет прозрачным? С публичными отчетами и так далее.

Обязательно. У нас большие планы — особенно в части фондовых рынков.

— Когда на IPO планируете выйти?

Года через три. Или когда рынок будет готов. Может, и раньше.

Чем интересен фондовый рынок? Он закрепляет некие правила. Там есть свой бизнес-этикет, поведение. Но представьте, что вы приходите, когда этого рынка еще не существует. Когда мы выходили на рынок еврооблигаций еще в далеком 2012 году, то хотели очень активно котировать казахстанские еврооблигации, которые я вполне неплохо понимал. Плюс у меня была достаточно большая клиентская база. Когда мы выходили на эти рынки, там были безумно огромные спреды — то есть разница между покупкой и продажей 2–3%. Это было нормой. Ликвидности было мало. Когда мы начали активно ими торговать, спред сузился до полупроцента — показателя вполне типичного рынка. Все появилось благодаря тому, что возник более активный посредник. Рынка не было, потом он появился, а затем стал ликвидным и будет уже жить без меня.

Он немножко «подумер» в 2022 году, поскольку иностранцы испугались не только российского рынка, но и всего СНГ, опасаясь массовых вторичных санкций. Облигации сильно провалились в цене — на 30–40% — и только-только приходят в себя. В 2024 году они более или менее восстановились, спреды вернулись обратно. Сейчас, в 2025 году, когда мы снова решили туда инвестировать и нарастили большой портфель, это оказалось очень легко. Пока они два года сидели и переживали, в 2024-м рынок стал возвращаться, мы очень быстро его захватили. Когда ты знаешь правила, некоторые вещи даются проще. Сегодня рынок может быть слабым, но стоит его либерализовать и дать прийти определенным игрокам, он может через три месяца полностью измениться. Для этого не надо ждать три года. Ликвидность может прийти мгновенно.

Как только регулирование становится мягким, все расцветает. К сожалению, нельзя подготовиться и сделать так, чтобы сразу все было хорошо. Нужно дать всем побеситься, у кого-то будут слезы, кто-то потеряет, но в итоге все стабилизируется. Только через боль.

— Что именно для этого нужно? Иностранные инвесторы не сильно пока верят в узбекский рынок.

У всех разное желание. Иностранцам интересен не столько фондовый рынок, а сколько прийти, купить дешевые активы, раскачать рынки, затем за дорого продать, умыть руки и искать следующую страну.

Я же хочу сделать иначе и принести рынки капитала сюда, чтобы дать людям научиться работать, пощупать, поторговать существующими инструментами. А когда появятся эти возможности, когда они их потрогают, выход уже локальных историй — то же народное IPO — будет иметь больше шансов на успех. Когда ты знаешь, как это работает, когда может разбогатеть твой народ, в этом большая разница. Я пришел не забирать, а приносить.

«В Америке не стыдно говорить о победах»

— Над какими проектами сейчас работаете?

Из тех, что на виду, мы немного изменили наш бизнес на Кипре. С более брокерского перешли на свой дилинг, чтобы агрессивнее выйти на внешние фондовые рынки. Мы сейчас покупаем английского брокера для лучшего покрытия. На Америку будем, наверное, в следующем году только выходить — рук у нас пока не хватает. Там идет серьезная борьба за копейки. Когда ты пытаешься увидеть то, чего не видят другие. Когда одного эмитента все не замечают, а он дает доходность лишь на 1% больше остальных. Но надо не просто его найти, а его надо купить и затем объяснить, почему он должен стоить не 8% годовых, а 7%. И когда в это все поверят, то ты подъехал к самой интересной истории, где много заработал. В этом вся соль — там ты понимаешь, почему ты лучше и быстрее всех. Там ты понимаешь, что находишься в агрессивном бою, где все спортсмены. И там не стыдно говорить о победах. Пусть они маленькие, но для тебя важные.

А, например, в ритейле такая ситуация. Самое обидное в ритейле для меня было — это клиенты, которых называют квалифицированными инвесторами, но фактически это не так. Для меня они как дети. Разговаривая с ними, понимаю: я настолько профессионален, что могу их разуть, не напрягаясь. Я понимаю, что их деньги зависят от того, сколько у меня есть времени и какое у меня настроение. Поэтому я стараюсь выстроить архитектуру, с помощью которой мы бы все правильно распределяли, а наши трейдеры доносили мое желание клиентам. Для меня это было очень важно.

На Кипре немного поменяли концепт в направлении гонконгского бизнеса. Мы вначале хотели сделать одно, а потом сообразили, что надо все-таки делать большой ритейл, поскольку это безопаснее. Текущий кризис показал интересные вещи.

Оказывается, американцы никогда не накладывали на россиян никаких ограничений — любой из них может сейчас приехать и открыть счет в банке США, пользоваться деньгами. А в европейских нельзя. Вам не кажется, что тут где-то что-то нечестно?

У нас была стратегия такая: мы понимали, что наши страны, скорее всего, теперь будут выбирать поставщика ликвидности, находящегося в восточной части земного шара, чтобы быть более защищенными. А потом оказалось, что надо просто делать хороший ритейл. А после ритейла мы увидели, что можно делать великолепно огромное количество деривативов. Эти рынки нас настолько поразили, что мы теперь вложим туда много сил. Но опять ресурсов не хватает. Обучить людей и выстраивать архитектуру — это время. Плюс колоссальная разница в часовых поясах влияет.

— Правда, что на Кипре рай для предпринимателей?

На Кипре нет налога на доходы по ценным бумагам. Если вы инвестируете оттуда в ценные бумаги, у вас нулевая налоговая база. Это выгодно, ведь у меня доходы на порядок выше, чем у конкурентов. Это был один из основных критериев, почему я выбрал Кипр. Но, честно говоря, меня поразил первый день приезда. Был декабрь, я прилетел упакованный, в шапочке, в зимней обуви. Выхожу на улицу, а там +20. У меня такое счастье. Я тогда машину арендовал, хотел по острову поездить. Подхожу к машине, открываю дверь — довольный — смотрю, а руля нет. Заглядываю глубже — левостороннее! Но ничего, буквально через три минуты я уже все понимал. Интересно, что переключиться на британский тип движения проще. В обратную сторону мозг начинает ломаться.

«Делаешь добро, старайся делать его тихо»

— Проект Almathera. У вас в Instagram ему несколько постов посвящено.

Не люблю о нем говорить. Для меня это более социальный проект. Делаешь добро, старайся делать его тихо. Некоторое время назад ко мне пришел человек. Он пытался через меня найти финансирование. Я долго смотрел, а он никак не мог найти инвестора, потому что все ждали первого. А потом я понял, что проект настолько социально значимый, что дал ему деньги и сказал, что полностью его профинансируем независимо от того, найдут ли они дополнительных инвесторов.

Речь идет о производстве лютеция. Представьте нестабильный атом — тот, который находится в мини-взрыве. Он настолько маленький, что участок, который поражается при взрыве, меньше пореза скальпелем. Если он окажется в месте, где очаг — раковая клетка, то ее он затронет, а здоровую часть организма — нет. Как заставить его туда пробраться? Научились заворачивать в белок, который по крови попадает в раковую клетку, где в нее вцепляется, а затем умирает, параллельно убивая эту клетку. Рак не может жить без крови. Поэтому, как только завернутый в белок лютеций попадает в кровь, он однажды доберется до нужного места. Научились сначала лечить рак простаты, теперь рак почек и, если не ошибаюсь, головного мозга.

— Это 100-процентное излечение от рака?

К сожалению, нет. Но было огромное количество экспериментов, и сейчас это уже метод лечения. В мире много точек его производства. Больше сотни, если не ошибаюсь. Это не какое-то новшество, но все еще дорого.

— О каких суммах идет речь?

Говорят, укол стоит до $200 тыс. Исследования показали, что люди благодаря этому даже на последних стадиях могли прожить еще восемь лет. Я понимаю, что это дорого. Но с чего-то нужно начинать. Когда-нибудь мы научимся это делать дешевле.

— Последние годы тема лекарства от онкологии часто всплывает в медиа.

Но у нас не лекарство от рака. Мы просто уничтожаем пораженные клетки. Это не значит, что мы можем убить все, но можем его очень долго гасить. А он может либо остановиться, либо окончательно погибнуть.

— Сколько вложили в проект?

Общий бюджет составит примерно €11 млн.

— На что обычно нужны деньги в таком предприятии?

Есть несколько этапов. Мы, например, закупили еще циклотрон, который необходим для производства фтора, а он нужен для определения онкологии. Нужно не только лечить, но и выявлять. Мы сможем на более ранних стадиях быстрее добиваться ремиссии.

Все зависит от того, какой белок люди научатся производить. Большая ставка делается на квантовые компьютеры — что они смогут быстрее находить белки, которые помогут излечиться практически от любого рака. Ведь нам нужен белок, который прицепится к определенному типу клеток. Он не должен по дороге прицепиться к сердцу, глазам и так далее. Находить такие белки сложно. Когда мы с ребятами разговаривали, речь шла только о раке простаты. Теперь уже говорим о трех-четырех видах. Запуск будет только через два года. Один циклотрон нам будут изготавливать около полутора лет. Все занимает много времени. Надо построить здание, лабораторию. Думаю, что к моменту запуска смогут найти уже десятки белков. Кто знает, может, вообще найдут лечение и это станет неактуальным. Но если ты запустил, а они нашли, значит, ты сделал благое дело.

— Есть какие-то особенности инвестиций в науку?

Они редко бывают коммерчески успешными, если ты только не закрываешь это от людей. Если у тебя есть нечто большое, что приносит деньги, то при инвестициях в науку должно быть уменьшение себестоимости по сотрудникам, производству чего-либо. Сама инвестиция в науку денег не приносит. Вкупе с чем-то — да. Я бы вообще обязал все компании организовать при себе университеты, в которых обучались бы будущие сотрудники, а заводы возвращали какие-то новые идеи, веяния. Когда мы инженерии обучаемся по учебникам, изданным еще в эпоху СССР, это очень плохо.

— Но есть же разработка лекарств, аппаратов.

Это немного другая история. Тогда делаются патенты, запрещается производство другим, а продукт продается очень дорого. Это не инвестиция в науку.

«Период песочницы закончился, и наступает время мужских решений»

— Единорогов нам ожидать в Узбекистане в этом году?

Единорогов мы сами определяем. Даже если мы не видим каких-то сильно значимых проектов, мы найдем другие и назовем их сильно значимыми.

На фондовом рынке есть такая замечательная фраза:

«Фондовый рынок будет всегда искать самую грязную рубашку, чтобы ее отстирать».

Дело не в том, что на фондовом рынке всегда какая-то беда, а в том, что ему постоянно нужна беда, поскольку это приносит большую волатильность, хаос и желание людей спекулировать.

— Помните, был такой период, когда AVO bank только запускался, говорили, что это сомнительная контора, деньги соберут и исчезнут. Как вы с этим справились?

Очень просто. Я пришел в банк, завел туда кучу денег. Мы эти деньги даем людям в кредит. У кого я могу что украсть, если вы мне денег не давали, а взяли их у меня? Я могу только ждать, что вы мне их вернете. С чем я могу сбежать? Никто не говорил вам переводить туда деньги. Но, как только вы начнете пользоваться этим сервисом, вы поймете, в чем его удобство.

Были, конечно, и сложности, но с ними все сталкиваются. Возникали местами проблемы с приложением из-за перегрузок. Где-то нужно было подтачивать. Но основные проблемы были связаны с тем, что, как выяснилось, могут лежать сами системы. Представьте, нам нужно получить определенные данные о клиенте. Чтобы проверить, мы должны сделать запрос в какую-нибудь государственную организацию. Вдруг упал интернет, и у него не получается. Приложение не открывается. Он берет, удаляет его и говорит: «Бестолковое приложение». И у нас минус один клиент. Мы не виноваты. Не пришел какой-то ответ. Бывали случаи, когда человек говорит, что полтора часа не мог перевести деньги. Мы такие: «Чувак, у тебя полтора часа интернета не было».

Болячки были разные. Но мы видим, что системы — и внешние и государственные — стали работать лучше, быстрее, поэтому и у нас все становится лучше и быстрее. Надо докрутить определенные вещи. Должны хорошо работать модели, способные выдерживать нагрузки в десять раз больше. Движемся не спеша, хотя планы на этот год у нас грандиозные.

— Сколько денег потратили на маркетинг в первый год?

Хочу выкрутиться, поэтому скажу, что, кажется, много.

— Это же не секрет.

От убытка, который вы насчитали, процентов шестьдесят.

— Услуги для юридических лиц планируете открывать?

Мы же делаем финтех, а значит, общие решения для всех. «Юрики» не могут быть массой. В какой-то момент мы начнем придумывать для них интересные решения, но они будут, скорее, для типичного представителя малого и среднего бизнеса. Мы хотели сделать одну маркетинговую штуку. Взять предпринимателя из малого бизнеса и показать ему, как можно использовать Telegram и наше приложение, сразу же получить огромные возможности. На самом деле среди наших клиентов есть уже много представителей среднего и малого бизнеса. Тем не менее они пока не ощущают этой синергии, которую можно получить благодаря цифровому банку. Нужно время. С этим проектом надо двигаться после того, как закроем все остальные вопросы. Команды всегда не хватает. Хотя у нас количество людей увеличилось на 50–60%, рук не хватает. Во всей группе в AVO порядка 350 сотрудников, а начинали с 250.

— За год ваши функции расширились или уменьшились?

Я стал глубже погружаться. Период песочницы закончился, и наступает время мужских решений, когда нужно будет потратить еще больше денег. Это как не доложить один кирпичик и не забраться на вершину.

— Вы в прошлом году взяли несколько наград. Финтех года на Central Asia Retail Week, ряд номинаций на TAF!24. Зачем вам это?

Это задача маркетинга делать подобные вещи. Но наши успехи связаны не с тем, что мы куда-то номинируемся, ведь обычный обыватель обо всем этом не знает. Это, скорее, подтверждение того, что мы чего-то добились.

— Какой главный урок для вас за прошлый год по AVO bank?

Каждый бизнес чему-то учит. Изменения в одном бизнесе отражаются на других. Если вижу лучшее решение в одном, начинаю его имплементировать во все проекты. Если связать все бизнесы — меня они немного перевоспитали, заставили иначе взглянуть на историю, сделать где-то больше, дать свободу.

Попытка постоянно все контролировать в какой-то момент начала меня загонять в тупик. Теперь я стараюсь делегировать.

Это как причесываться. Зачем мы расчесываем волосы? Чтобы у нас волос к волосу лежал ровно. То же самое с бизнесом. Часто проекты переплетаются, а департаменты коммуницируют неправильно. И когда ты приходишь и все это дело раскладываешь, начинаешь спускаться сверху до менеджера среднего звена и самых последних звеньев, в конце концов у тебя получается великолепный результат. Ты сам видишь бизнес по-другому, заставляешь людей под это подстроиться, и они испытывают кайф.

У меня был момент в прошлом году, когда один из моих топ-менеджеров стоял и орал на меня, что так бизнес работать не будет. Тогда я понял, что проблема не в нем, а во мне — что я чего-то не вижу. То есть в том ракурсе, куда я его загнал, бизнес уже не мог работать. Порой я не на тех людей возлагал определенные задачи, потому что понимал, что через них получу ответ быстрее. Тогда как нужно было не быстрее, а грамотно распределять нагрузку.

«Я окажу ему услугу, после которой мы вырастим еще одного дармоеда»

— Вы говорили, что основные ваши клиенты — молодежь. К чему ей готовиться в Центральной Азии в ближайшие пять-шесть лет? Куда идти учиться?

Я бы рекомендовал получать техническое образование. Я не говорю, что против гуманитарного. Мне рассказывали про эксперимент: в одном городе решили обучать детей только техническим наукам. В итоге там выросла преступность. Оказалось, что люди становились менее социализированными. Поэтому гуманитарии нужны.

Но при выборе я ставлю на технические специальности. К сожалению, мы еще не пришли к той истории, когда можем давать образование, направленное на конкретику. Раньше образование было как шарик, а теперь это у нас ежик. Мы ведь не можем уделить внимание только чему-то одному — одного университета для этого много, но, давая базу, мы не предоставляем возможности уходить в конкретику. А ребенку, который оканчивает университет, сложно. Ему все кажется недостижимым. Они живут в очень неправильную эпоху. Они приходят в этот мир, а конкуренция между ними происходит не очень правильно. Мы начинаем друг друга элементарно не видеть. И в итоге, когда он понимает, что туда ему не попасть, что он сделает? Как только ты отбираешь у человека желание, ты забираешь у него жизнь. Они возвращаются домой, потому что дома их родители любят, а там их почему-то уже не любят. И не потому, что мы к этому их приучили, а потому, что сами от них отдалились.

Хорошо, если бы образование говорило: «Так, ты любишь читать Достоевского? Прекрасно, читай, развивайся в этом направлении». И когда бы он понял, что уже прошел хотя бы 10% пути и знает, куда пойдет дальше, то у него появилось бы будущее. А у нас, получается, в Центральной Азии какая проблема? Я люблю говорить: «Мы же сто лет назад с лошадей слезли. Что вы от нас ждете?» Мы только от одной части перешли быстро к другой, пропустив целую эпоху развития. Нельзя прийти после этого с европейскими стандартами и сказать: «А ну-ка давайте все по-европейски плясать». Мы совершенно по-разному эти сто лет прожили. Для нас это был колоссальный скачок, а для вас — один из обычных периодов. И то для вас технологически это были большие прорывы. Поэтому молодежи сейчас лучше сконцентрироваться на технических вещах и уже в университете понимать, где они хотят работать, проходить постоянные практики.

Часто ко мне приходят: «Можешь подписать, что он у нас практику прошел?» Я говорю: «Не буду». Мне не жалко, но пусть приходит, реально сидит и получит эту бумажку. Иначе я окажу ему услугу, после которой мы вырастим еще одного дармоеда. Это неправильно. Пусть человек придет на завод, в какую-нибудь компанию и станет подготовленным специалистом. Думаю, пора заняться обучением будущих своих сотрудников.

— Как вы относитесь к истерии, что придут роботы и отберут наши рабочие места?

Конечно, отберут. Нет, есть же базовые вещи. Смысл в том, что эти штуки сами по себе нежизнеспособны. Но они должны дать нам время для создания новых интересных вещей. Стоит ли нам бояться? Искусственный интеллект умнее и хитрее нас. Да, мы пишем, как он должен себя вести, но представьте…

Есть эксперимент. Берут тысячу человек, показывают им быка и говорят: «Определите его вес». Каждый называет наудачу. Потом взяли эту тысячу, сложили, поделили и получили с точностью до 1% вес быка.

Это называется коллективным мышлением. Вместе мы умеет делать правильные вещи, но по одному достаточно слабы.

А теперь представьте следующую историю: искусственный интеллект — это из тысячи человек тот, кто реально знает вес быка. Он находит самый умный и правильный ответ. Он интеллектуально сильнее нас. И это страшно. А то, что он может нас покорить, это не страшно. Ведь он не умеет творить. Он ограничен и не может сделать больше заложенного в него. Но, когда мы что-то придумываем, возможно, нам придется проверить это тысячу раз. Проверка может длиться годами. А для него проверка — вопрос секунды. Но придумать эту тысячу испытаний он неспособен.

Если представить наши знания в виде сферы, то они выглядят как огромное количество дыр внутри. Искусственный интеллект все эти дыры закроет, а шарик этот не увеличит. Рождаются гении, которые увеличивают этот шар в объеме. Искусственный интеллект не может жить без нас, но и однажды мы окажемся неспособны жить без него.

— Расскажите про платежный стикер. Насколько узбекистанская инфраструктура к этому подготовлена?

Ничего необычного. Та же самая карта, просто уменьшенная в размере. Смотрите, кто мой клиент? Тот, у кого есть смартфон и приложение. Для него стикер — вообще супер. Приклеил к телефону, пошел, расплатился. Зачем мне в этом случае Apple Pay? Мы больше не ждем Apple Pay.

— Почему государству так сложно продавать банки? Почему с трудом идет приватизация банков? В этом году планируют приватизировать еще только три.

Не думаю, что здесь большие проблемы. Просто требования высокие, а с ними не так легко это сделать. Видимо, у небольших банков будет стоять задача сливаться в одну структуру, чтобы как-то выжить. Грубо говоря, два маленьких банка не способны иметь такой большой капитал по отдельности. Либо нужно кого-то пустить, кто хочет сюда прийти. Желательно с благими намерениями.

— Уставной капитал — 580 млрд сумов. Не ограничивает ли это свободную конкуренцию?

На самом деле рынок Узбекистана не закредитован. Пространства достаточно. Но если хочется пустить иностранцев, а их надо пускать, надо пускать правильно, чтобы не пришли и не высушили. Просто представьте. Придет сюда HSBC, сделает депозитную ставку ноль, но все знают, что это западный банк, надежный, с ним ничего не будет, и люди туда потащат деньги. И это уже не конкурент. Поэтому банки должны быть достаточно сильными перед приходом таких гигантов. Но надо не перегнуть. А то двери распахнешь, а за ними может никого не оказаться. Надо правильно включать краник.

— С новым главой Центробанка знакомы?

Лично нет.

— Большие надежды на либерализацию.

Новые люди всегда приносят изменения. Как говорила моя мама, «новая метла метет по-новому».