В Казахстане набирает обороты скандал вокруг волонтерки Перизат Кайрат. Ее обвинили в присвоении благотворительных средств, которые она собирала на реабилитацию инвалидов. POLITIK Central Asia ранее рассказывал об этом резонансном деле.
Давайте посмотрим, насколько этот скандал знаковый для всей Центральной Азии и есть ли у него политическое измерение.
Гламурная благотворительность напоказ
Начнем с фактов. Для обществ стран бывшего СССР характерна высокая степень эмпатии как часть советского наследия. В Центральной Азии эта черта более выражена благодаря национальным традициям кочевых культур.
Ранее путь бурного развития благотворительного сектора прошла Россия: в так называемые «сытые нулевые» в стране начал формироваться средний класс, который задумался о том, что, помимо личного выживания, можно и нужно помогать тем, кому не так повезло.
В РФ начали возникать благотворительные фонды (например, всем известно имя доктора Елизаветы Глинки, которая основала личный фонд помощи неимущим); в места стихийных бедствий потянулись волонтеры, берущие за свой счет отпуска на основных работах; хорошим тоном стало дарить жене на годовщину свадьбы не кольцо с бриллиантом, а взнос от ее имени в детский хоспис.
Но потом грянули скандалы, аналогичные тому, который сейчас происходит в Казахстане. После начала войны с Украиной в России часть благотворительных фондов закрылась, однако призывов к сборам, а значит, и скандалов стало даже больше: далеко не все те, кто громко пиарит в соцсетях сборы на помощь российским военным, оказываются способны отчитаться по собранным средствам, а также о собственных источниках доходов для жизни.
Нынешний скандал с Перизат Кайрат — не первый и не последний, более того, актуальный, помимо Казахстана, для всего региона. И связано это не только с закономерным бурным ростом благотворительного сегмента в целом.
Любой власти для того, чтобы обеспечить собственную стабильность, нужны фронтмены, причем в идеале такие, чтобы хотя бы два-три человека могли сказать перед камерой несколько слов, не вызывая у общественности стойкой аллергии.
Обратимся за отрицательным примером в Узбекистан: сколько бы официоз ни пытался еще пятнадцать лет назад боготворить Гульнару Каримову и говорить о ее добром сердце, при одном взгляде на нее становилось очевидным, что ей все это глубоко неинтересно, в отличие от обложек российских глянцевых журналов: гламурные подружки и великосветские вечеринки занимали в ее жизни больше места и времени, чем помощь сиротам.
Гульнара Каримова была арестована при нескрываемом злорадстве общественности и отсутствии реальной группы поддержки, которой она не догадалась обзавестись в Узбекистане, в том числе среди лидеров общественного мнения на земле.
Чем благотворители полезны властям?
Для разумной власти (вне зависимости от степени демократичности режима) волонтеры-общественники полезны по нескольким причинам.
- Во-первых, не существует ни одной страны в мире, где социальные потребности общества полностью перекрывались бы государством. И в этом плане благотворительные фонды оказывают своим странам услугу, подставляя плечо там, где проседает госсектор. У этого есть и обратная сторона: раскрученные общественники и благотворители могут стать мощной оппозиционной силой, представляющей реальную угрозу государству (отчасти этой тактикой в свое время пользовались «Братья-мусульмане» в странах, где произошли революции во время «арабской весны», так как эта организация была известна как один из крупнейших благотворителей в том же Египте).
- Во-вторых, общественники, если с ними правильно сотрудничать, — сами по себе люди часто харизматичные, умеющие связывать слова в предложения и представляющие собой группу поддержки для лидера, за которую не стыдно. Даже в условиях центральноазиатских клановых систем такие группы востребованы для создания хотя бы внешнего впечатления.
В связи с этим — особенно у авторитарных правителей — возникает соблазн создания окологосударственных благотворительных фондов, что чревато уже упоминавшимся казусом Гульнары Каримовой. От ее благотворительной деятельности пусть и была объективная польза (например, поддержка детских домов вместе с сестрой Лолой), но общий имидж главной любительницы бриллиантов, машин и дворцов был крайне негативным.
В Казахстане на фоне скандала выяснилось, что учредители фонда Кайрат связаны с правящей партией Amanat, что еще раз доказывает: благотворительность, особенно крупная, всегда имеет политическое измерение. Вопрос в выводах, которые делает тот или иной политический режим или игрок из собственных ошибок, часто допускаемых по наивности.
Радикальные меры против фондов-мошенников
Какие же есть варианты сделать так, чтобы, с одной стороны, те, кому не способно помочь государство, получали помощь, с другой, чтобы благотворительность не превращалась в профанацию и инструмент самопиара политических игроков? Еще и с третьей стороны, чтобы общество не сотрясали скандалы с хищением благотворительных средств, которые в итоге приведут к полному разочарованию в любой взаимопомощи и атомизации самого общества?
Казахстан уже разрабатывает поправки к закону о благотворительности, которые рискуют сделать правила игры самыми жесткими не только в Центральной Азии, но даже жестче, чем в России и тем более в Европе. Предполагается обязательная аккредитация благотворительных организаций в государственных органах, введение разрешительной системы на благотворительные сборы, а сборы на личные счета будут полностью запрещены.
Этот законопроект уже вызвал бурную реакцию общественности: в такой редакции будет перекрыт кран не только токсичной благотворительности, но и вполне добросовестной.
Например, в стране может просто не быть фонда, который специализируется на проблеме, требующей решения. А ведь есть задачи совершенно безотлагательные, и разрешительная система просто не будет успевать обрабатывать поток такой информации. Далее подобная практика потребует создания сверхкрупных фондов с огромным собственным аппаратом, содержание которого будет поглощать значительный процент со сборов. Наконец, совершенно не понятно, чем благотворительный сбор будет в глазах чиновников отличаться от возможности оставить донат, например, молодым рэп-исполнителям на создание нового альбома (скорее всего, молодые музыканты пострадают просто за компанию).
Как узнать фонд-мошенник: семь советов
Во-первых и в-главных, необходимо договориться, какие сборы считаются недобросовестными, чтобы выстраивать правила игры под существующие проблемы и потребности.
Из признаков токсичных сборов можно выделить следующие.
- Первое — агрессивный навязчивый пиар (больше всего распространен в Instagram), когда любые посты известных блогеров атакуют армии «добрых волшебников», просящих о помощи. Как показывает практика, те же известные люди ничем принципиально не отличаются от людей простых, и при наличии желания практически до каждого можно добраться.
- Второе. Продвижение сбора под видом гарантии спасения чьей-то жизни. Классический пример — сборы на лекарство «Золгенсма» для детей со спинально-мышечной атрофией, которое даже многие журналисты продвигают как якобы «волшебный» препарат, который просто починит «сломанный» ген. На самом деле лекарство имеет жесткие ограничения по применению, помимо возраста и веса ребенка (например, его нельзя вводить детям на ИВЛ), эффективность от него бывает разной, а полностью излечиться от этого тяжелейшего заболевания, увы, невозможно: разрушенные нейроны оно не восстанавливает.
- Третье. Отсутствие в сборе объяснений, почему он проводится именно таким образом и именно на такое лечение. Например: делается ли такая операция в нашей стране бесплатно и почему ее в данном случае сделать нельзя? Почему сбор идет на личную карту, а не на счет профильного фонда — при наличии такового? К сожалению, сборы, в которых рассказывается история о том, что данного ребенка готов прооперировать один чудо-доктор в мире в одной клинике в мире в Стамбуле\Дубае\Испании\Гонконге\Аргентине, часто оказываются классическими фейковыми, где клиника или не дает гарантий, или «чудо-доктор» вовсе не в курсе, что обещал спасти жизнь конкретного ребенка.
- Четвертое. Отсутствие отчетности в виде банковских выписок с приходом и расходами для личных карт и официальных публичных отчетов для фондов.
- Пятое. Отсутствие хотя бы предварительных смет — в качестве примера приведем тот же сбор Кайрат на реабилитацию инвалидов (какой объем реабилитации и для скольких инвалидов планируется провести? Какие организации готовы проводить реабилитацию и каков их прайс на услуги? Подтверждают ли эти организации данный сбор и его правомочность?).
- Шестое. Фонд должен быть готов дать ответ, какой именно процент со сбора идет на содержание самого фонда и зарплаты его сотрудникам. Нет ничего плохого в том, что часть людей работает в некоммерческом секторе. Вопрос в том, чтобы некоммерческий сектор приносил еще хоть какую-то пользу, кроме обеспечения этих самых рабочих мест зарплатами.
- Ну и, наконец, главный, седьмой, признак недобросовестного сбора — агрессия в ответ на вопросы и попытки эмоционального манипулирования: «Как вы можете считать деньги, когда речь идет о жизни больного ребенка» \ «Мы всю ночь не спали, молились, а вы тут лезете с вопросами» \ «Мы заняты делом и не успеваем ответить тем, кто лежит на диване» \ «У людей горе» \ «Окажетесь в нашей ситуации — поймете» и так далее.
Вместо полных запретов сборов на личные карты можно ввести обязательную отчетность за такую деятельность. Далее необходимо продумать механизм отзыва пожертвований, если траты не были подтверждены отчетностью (этот механизм не должен включаться, если целевые траты были, но помочь не вышло — например, операция прошла неудачно).
Кроме метода кнута, возможно внедрение метода пряника: признание фондов, которые соблюдают все правила, «добросовестными» — с получением налоговых льгот, введением в общественные советы при органах власти и так далее.
Остается добавить, что среди тех, кто читает этот материал, совершенно точно есть жертвователи фонда Кайрат. От редакции мы желаем им не разочаровываться окончательно в благотворительности, даже если однажды они напоролись на мошенников. К сожалению, как и бизнес, некоммерческий сектор будет проходить в нашем регионе путь становления, и мы пока — в его начале.
